Эпистолярное
1.
Когда к бумаге время подойдёт,
пускай летит в железный синий ящик
с почтмейстерским гербом своим. Так вот,
тебе – пишу о нашем настоящем:
о том, что время вырвалось из пут
и мчится прочь – до красного смещенья,
и если наши дни ещё идут,
то по причине полного смущенья
от неосуществимости любви.
И все слова мешаются в загоне,
лавируют, как люди на перроне,
и не даются, как их не лови.
2.
Величина, похожая на дом,
темна и ждёт разбухшего рассвета.
Окно почти что сдавлено вьюном
и диким виноградом. От сюжета
любовного осталась лишь постель,
фотоальбомов выжатых обложки.
Наверно, есть на свете Коктебель,
есть остров Крым, но нет туда дорожки.
Прожилками застыли облака,
похожие на мраморное мясо.
Сереет ночь и влажная терраса
для одного – безмерно велика.
3.
Иглой пера бумагу исколов,
нащупываю: где ты, vita nova?
И не хватает воздуха и слов.
Когда же сны приходят, то мне снова
всё мнишься ты и осторожный лес,
рассыпанный на жёлтые осколки,
но я во сне не узнаю тех мест,
где живы мы. На прикроватной полке
дремотствуют седые словари,
болванчик так же, головой качая,
ждёт то ли сигарету, то ли чая,
но некому промолвить: «завари»...
4.
Холодный день, горячая мигрень.
Забьюсь под плед, под замершие тени.
Не будет полдня. Время, как шагрень,
скукожилось, и нет ему замены.
Рассыпан мир и некому связать
в единое запутанные нити.
Осталось только строки выдыхать
письма, как в утешительной молитве.
Пишу неутолённые слова,
а жизнь идет, проста и одинока,
тоска черна и острая осока
прощальных писем теплится едва.
Эпистолярное-2
1.
Всё думалось, что осень на дворе,
и что ещё станцует бабье лето,
но – ни письма, ни жалкого привета,
и только снег в звенящем январе.
Я не пишу тебе который год,
ты адресат, что выбыл, и, наверно,
уже на жизнь, и жить немного скверно,
когда зима застыла у ворот.
Мне не собрать слова письма вовек.
Прозрачны льдинок хрусткие осколки.
И почтальона, видно, съели волки.
Так и живу. В Макондо выпал снег.
2.
Недостижимый адресат,
из тех, кто выбыл в неизвестность,
ты жил и был, а ныне – местность,
кладбищенский, по сути, факт.
Взъерошишь память и тоску
свою познаешь в полной мере:
я тоже жил в эсесесере
по окрику и по свистку.
Я так же медленно ходил
по провисающим канатам,
пил, как и все, ругался матом,
и люто родину любил.
И век двадцатый отзверел,
страна прошла и солнце ясно,
глаза слепит короста наста,
и режет буквы хрупкий мел,
и аспидная врёт доска:
весны не будет. Честно-честно.
Есть лёд и снег. Земля и место.
Вернее, местность, и тоска.